Известно, что гипотеза, подтвержденная экспериментом, имеет все шансы стать доказанной строгой теорией, а уж та вполне годится как руководство к действию.
По моим понятиям, статья-ответ Чудиновой на мою статью «Не чуя страны» полностью подтверждает основные тезисы именно моей статьи.
Болезненное самолюбие не позволило Чудиновой заметить, что мой текст — вовсе не про её неприкасаемую персону и не про её гениальное произведение. Сами по себе они меня мало интересуют. Мало ли в Бразилии Педров... И должен заметить, я в своих книгах ни разу злобно не щерился на, например, малолетнюю графоманку, пытающуюся, например, опорочить идеалы Октября — в отличие от самой Чудиновой с её ничем не спровоцированным, прямо в книгу включённым наездом на юных китаистов, мечтающих разделаться со «Словом о полку Игореве» (чушь ведь несусветная! Но — написала! И — опубликовали!). В моей статье упоминаются различные тенденции, некоторые — с персонифицирующими их фамилиями, некоторые — чисто описательно. Чудинова, тщеславная бедняжка, решила, видимо, будто всё, написанное в статье, посвящено именно ей. Увы, это не так. Ряд, начатый с её фамилии и её книги, действительно завершается театральными постановками, где трясут голыми телесами. Писательница, к счастью, в таких постановках и впрямь не выходит на подмостки. Но она, как и любой мастер слова, обнажает свои духовные телеса — и ровно как прогрессивные режиссёры полагают душителем свободы любого, не испытывающего перед голой беготнёй восхищения, Чудинова полагает врагом любого, кто не испытывает восхищения перед её духовными телесами. Врагом свободы. Её свободы. Не согласен — стало быть, напал и надо немедленно дать отпор. Почему напал? Потому что жаждет посадить свободную личность в смирительную рубашку. Значит, сталинист. Очень, кстати, по-американски: тот, кто не согласен нам подчиниться, проявляет по отношению к нам явную агрессивность.
Я-то в «Не чуя страны» хотел сказать, что наша столичная культурная массовка, присвоившая себе имя культурной элиты, при всех своих внутренних несогласиях, разборках и даже ссорах, практически в равной степени противопоставляет себя стране, людям, её населяющим, проблемам, которые действительно надо решать просто ради общего выживания. Групповые идеалы высококультурных фракций различны (монархисты, либералы, русофобы и пр.). Но все в равной степени не мыслят себе иного пути решения проблем, кроме как стереть существующую реальность вместе с реально работающими в ней людьми и начать с того или иного чистого листа. Чистый лист они представляют себе по-разному. Но первый этап — стирание действительности — для них общая аксиома. И в этом они, при всех своих идеологических различиях, куда больше большевики, чем, скажем, Зюганов. И поэтому, чуть ощущают угрозу утраты влияния на мозги и души, встают плечом к плечу, «штыки ощетинивши», и защищают своё место под солнцем и свою роль во тьме скопом, сообща, ибо по сути своей — едины.
А то, что авторитетное АПН позорится, навязывая читателю мелочные и хамоватые (чего один заголовок стоит!) чудиновские претензии и дрязги, да ещё с такой оперативностью, будто речь идёт о событии масштаба по крайней мере прорыва блокады Ленинграда, лишь ещё раз подтверждает мою правоту.
Вот я писал: «Варятся в собственном соку, тусуются в своих тусовках, обсуждают себя, награждают себя, даже ссорятся между собой из-за того, ради какого именно светлого будущего надо бы взять быдло к ногтю...» Если Чудинова всё это приняла на свой личный счёт — что ж, на воре шапка горит. Во всяком случае, она не возразила на это ни слова, предпочтя сосредоточиться на отвратительных свойствах моего характера и моей (вернее, той, которую она мне для простоты приписала) политической позиции.
Ещё я писал о том, что в 20-х годах прошлого века ситуация гражданской войны и разрухи сделала невозможным эволюционное восстановление экономики. ПОНИМАТЬ, что некое историческое явление с какого-то момента становится неизбежным, и ОПРАВДЫВАТЬ его — это совершенно разные вещи. Этического, да и просто человеческого оправдания террору быть не может. Но утверждать, что он явился результатом одной лишь лютой злобы тех, кто нам сейчас не по нраву — это тоже чисто человеческая подлость. Хотя бы по отношению к тем, кто был поставлен в определённые условия и по мере сил и разумения РАЗГРЕБАЛ то, что было раскурочено и наворочено не ими.
После Февраля страна была обречена либо стать вымирающей и распадающейся на фрагменты колонией ядра капиталистической системы (англичан-французов-японцев-американцев, кто сколько успеет хапнуть), либо на жуткий форсаж того или иного типа. Из которых, кстати, сталинский оказался ещё не самым жутким, были варианты и покровавей — скажем, всё то же самое, только не ради отчизны, а ради того, чтобы превратить её в спичку пожара мировой революции; былой троцкист Хрущёв, при Сталине поверхностно раскаявшийся, уже в новых условиях попробовал вернуться к политике типа «Мировой пожар раздуем», выкачивая советские ресурсы то в Азию, то в Африку, и тем начал процесс, приведший к распаду что социалистического СССР, что исторической России. А Февраль, обрушивший монархию, был устроен никак не большевиками, а интеллектуальной элитой — как раз голубой кровью, дворянством и магнатами. Непонимание этого дорого стоило нам и может стоить в ближайшем будущем ещё дороже.
И, следовательно, книга Чудиновой является дезориентирующим обманом читателя, говоря по-простому — оболваниванием масс. Сама по себе она — пустяк, не стоила бы столь серьёзного разговора. Но она показывает, что даже идеология, вроде бы круто замешанная на русской идентичности, если она подразумевает дезавуирование, поругание и стирание собственной истории, сразу попадает в общую кучу всех иных оболваниваний: антисоветских, русофобских, нацистских, общечеловеческих, прочих (нужное подчеркнуть). То, что в эту кучу вполне органично вписались фанатичный монархизм и карикатурная ненависть к либералам, лишь демонстрирует универсальность процесса: совершенно неважно, какой миф вколачивать в головы. Лишь бы клюнули не на тот, так хоть на этот. Неважно, под каким соусом убеждать читателя в том, что его страна вот уж то ли сто лет, то ли вообще от начала времён живёт ненастоящей жизнью, ничего доброго не совершает, ничего нужного не может, и надо просто заменить эту жизнь настоящей, проклянув и аннулировав всё, что было совершено и достигнуто. Важно убедить. И разнообразие мифов, от навязшего на зубах либерального до вот теперь уже и монархического, лишь способствует дальнейшему разобщению в стране. Чем шире спектр, тем более широкий круг людей можно лишить опоры и свести с ума. Стоит только посмотреть на порождённые вроде бы враждующими между собою мифотворцами бесчисленные сетевые склоки, в которых люди уже совершенно искренне, не за деньги, не за престиж, не за тираж, с честной пеной у безгрешного рта, после каждого раунда всё сильней раздражая друг друга, спорят, с каких именно позиций надо ПРАВИЛЬНО ненавидеть свою историю и свой народ, который эту историю творил, его беды и его победы.
На это Чудинова тоже никак не отвечает. Любуется собой, кокетничает, обижается — да. Но ни слова по сути.
Разбираться же в тех частных претензиях, которые она мне предъявила по поводу недостаточно уважительного отношения к деталям её творения и к ней самой — мне просто недосуг. Всегда полагал, что, как говорится, «Хоботов, это мелко».
Хотя вот по поводу истребления с жёнами и детьми... Якобы я сознательно, злокозненно и подло переврал то, что у неё там на самом деле написано. Однако вот сплошная цитата из оригинала. «...Их, увы, нельзя было оставлять живыми. В подобных существах огонь безумия тлеет, пока они живы. Вспыхнет в любой момент. «Не убивайте меня ради ребёнка! – умоляла молодая заложница. – Он же без меня пропадёт!» «Да не бось, дадим и ему маслинку». И ребёнка застрелили вперёд матери».
Судите сами: о ком тут говорится? Кто в кого стрелял? После фразы «их нельзя было оставлять живыми» описан расстрел молодой матери с ребёнком. Получается, что описан процесс расстрела тех, кого нельзя было оставлять живыми. То есть сторонники белых расстреливали большевиков, а к ним каким-то образом оказалась отнесена и молодая мать.
Чтобы тебя лучше понимали, писать надо лучше.
