Пресловутые огни майдана, при всей их вонючести и канцерогенности, высвечивают несколько весьма существенных моментов.
Остановимся хотя бы на двух.
Например, во-первых, уже не приходится сомневаться в том, что и прежде было достаточно очевидным для многих. А именно — в том, что нацизм является продуктом именно и только европейской культуры. Этот факт страшно огорчает и просто-таки бесит просвещенных европейцев; ими написаны за последние десятилетия сотни исторических и культурологических трудов, призванных как-то затушевать этот факт. Все попытки уравнять Гитлера и Сталина мотивированы тем же. Но майдан камня на камне не оставляет от этих ухищрений. Формально осуждая нацизм былой (впрочем, чем меньше остается стариков, которые лично помнят чудовищную нацистскую реальность, тем менее громкими делаются даже эти осуждения), европейцы нацизма нынешнего в упор не видят, относятся к нему вполне толерантно и даже с некоторой отеческой умиленностью: мол, перебесятся, малыши, и вот вырастут из них настоящие Зигфриды, надо их только поддержать и говорить побольше теплых и в меру нравоучительных слов. Секрет прост: нацизм является доведением до возможного предела, порой — до предела абсурдного, концепции национального государства, на основе которой, собственно, уже много веков (пожалуй — со времен распада империи Карла Великого) развивается европейская цивилизация. В национальных государствах патриотизм всегда чреват нацизмом. А вот для наднациональных, имперских государственных образований всякий переходящий за определенные рамки национальный патриотизм, тем более — грозящий достигнуть нацистских интенсивностей, смерти подобен. Абсолютно недопустим. Чреват взрывом государства изнутри. И его порой приходится ограничивать силовыми методами. Именно поэтому марши эсэсовцев европейцы с такой поразительной, непостижимой для нас легкостью принимают за вполне легитимные проявления подъема национальных чувств и здорового патриотизма. И именно поэтому действия наднационального государства, блокирующие перерастание национальных чувств в нацизм, они ощущают как вопиющие нарушения прав человека и парадоксальнейшим образом обзывают фашизмом.
И второе. Искренние нынешние наши сетования о том, что вот, мол, за какие-то два десятка лет запад так удачно задурил украинцам головы, потому что вкладывал в это деньги и усилия, а мы в это время ни денег, ни усилий не вкладывали, вот теперь и видят в нас вполне вроде бы разумные и порядочные украинцы врагов — сетования эти лишены всяких оснований.
К сожалению, усилия по созданию из России образа врага падали на благодатную почву, а любые усилия по созданию из России образа друга — были практически обречены.
Дело в совершенно элементарной психологии.
В 91-ом году Украина получила стартовые условия, о которых можно только мечтать. Лучший в СССР климат, лучшие в Евразии черноземы, мощнейшая наука, могучая промышленность, обширные выходы к незамерзающему морю — ну что еще нужно людям для счастья и процветания? И если за двадцать с лишним лет незалежности они при любых правительствах ухитрялись все это губить во все нарастающем темпе, оказавшись в итоге несостоявшимся государством, нищим, беспомощным, разграбленным, разорванным, лишенным и намека на самостоятельность, стало быть...
Стало быть, одно из двух. Или: кто-то нас злобно и завистливо держит сзади за штаны, не пуская в светлое будущее. Или: а на хрена ж нам тогда вообще была вся эта морока с отделением?
Понятно, что подавляющее большинство вполне нормальных людей предпочитает никогда не признавать своих ошибок, тем более — столь глобальных и судьбоносных. Вся механика и вся химия человеческой психики заставляет свалить вину хоть на кого-нибудь. Неосознанно. Автоматически. При этом продолжая ощущать себя объективным, непредвзятым, и, прости Господи, мыслящим. И чем хуже становилась реальность, чем насущнее становилась необходимость что-то с ней делать, тем сильней вскипала ярость благородная. Потому что ведь делать-то тоже надо было одно из двух: либо поскорей исправлять собственную ошибку, либо все шибче ненавидеть врага.
Ясно, что ненавидеть врага психологически куда комфортней и организационно куда легче.
Любая, пусть хоть абсолютно дебильная западная пропаганда была в психологической струе, усиливалась этой струей многократно. То, что летит к тебе на гребне твоих собственных инстинктивных, подсознательных предпочтений, невозможно осмыслить рационально, оценить хладнокровно. Невозможно разглядеть даже самую грубую фальшивку. Вот же она, рядом, сволочная Россия: даром дает все меньше, чего-то своего хочет все больше, живет по отношению к нам все богаче и все благополучней... Ясен пень: враг у ворот! Потому что если в том, в какой мы заднице оказались, виновата не Россия, то тогда, блин, кто?
А с другой стороны, пусть даже самая ненавязчивая, самая грамотная, самая убедительная по фактам и цифрам российская пропаганда шла против течения, против шерсти. И чем уважительней и тактичней она была, чем искренней мы повторяли мантру про «братские народы», чем более реальные выгоды сулило предлагаемое сотрудничество, тем более исступленное неприятие все это вызывало. Потому что в непроизносимом, но явно ощутимом сухом остатке неизбывно мерцало все то же, самое пугающее, самое жуткое и убийственное: если так, то какого тогда рожна вообще отделялись и мучились все это время?
К психоаналитику, нэнька! Ляг на кушетку, закрой глаза, расслабься и, следуя неконтролируемому полету ассоциаций, расскажи доброму Фрейду, как в двухлетнем еще возрасте, махонькая-махонькая, случайно увидела папу Клинтона без трусов...