Рассказ о том, как я попал в проект «Пальмира», сам по себе мог бы стать интересным и поучительным, но для него — не время и не место. Главное, результат налицо.
Никоим образом не посягая ни на конечный продукт, ни на какие-либо его промежуточные элементы, я тем не менее хочу показать друзьям несколько страничек одного из вариантов моей версии сценария — просто чтобы было понятно, отчего, хотя писать надо было по сугубо не своей исходной идее, эта работа показалась мне важной и даже меня увлекла.
Те, кто более или менее знаком с моими собственными произведениями, возможно, заметят, что в сценарии дорогие мне мысли, высказанные когда-то от имени главного персонажа из «На будущий год в Москве», здесь озвучивает страшный предводитель экстремистов Абу Зейд. Напомню, Лёка Небошлёпов (кстати, творцы англоязычной версии Википедии лучше многих наших критиков и фэнов сообразили, почему у персонажей «Будущего года» такие странные имена) объясняет: «Людей не труд создал. Трудятся и пчелы, и бобры. Людей создали запреты. Ветхий запрет, Новый запрет... А разрушение запретов вновь делает из человека животное, одни лишь производственные навыки остаются. Квалифицированное стадо — все равно не более чем стадо...»
Такое совпадение высказываний, конечно, неспроста.
Ведь, во-первых, надо всегда иметь в виду: в идеологии бандитов непременно есть что-то верное, разумное, намекающее на конструктивное решение той или иной наболевшей реальной проблемы, иначе за бандитами бы не шли. А во-вторых, обратите внимание — альтер-эго бандита, наш главный герой, этим его словам вовсе не возражает. Он с ними согласен.
Просто эти два человека дают одним и тем же фактам совершенно различные интерпретации. Человечные — и бесчеловечные.
Вот что было тут для меня важнейшим из искусств. Искусство делать человечные выводы из бесчеловечных посылок. Предлагать человечные выходы из бесчеловечных обстоятельств.
Ведь проблема-то куда шире и глубже исламского экстремизма.
...Я прекрасно понимаю, что процесс создания кино — это кардинально отличная от одинокого сидения за письменным столом громадная и тяжкая индустрия. Не зря ведь по-английски режиссёр называется «директором»; под рукой у него, по сути, целый завод с самыми различными цехами и мастерскими, причём зачастую у каждого мастера и начальника цеха — свои представления о прекрасном. Эта индустрия требует миллиона доделок и переделок, согласования творческих устремлений очень разных людей, а к тому же — компромиссов между желаниями и реальностью. Выходящий на экраны фильм отличается от любых вариантов сценария примерно так же, как королёвская семёрка — от эскизов пузатых ракет в бумагах Циолковского. Особенно если группа сценаристов является буквально соцветием талантов. Особенно если один из них — сам директор.
И поэтому, когда и если мне доведётся увидеть «Пальмиру», я буду смотреть, как обычный зритель.
Ну, правда, наверное, всё же с добавочным лёгким любопытством. Мол, от меня там что-то осталось или нет?
Несколько страничек
