Сегодня, три часа назад, пал смертью храбрых в неравном бою с раком легкого мой отец, Михаил Михайлович Рыбаков (26.08.1925-30.04.2017).
Странно. Еще когда он был для своего возраста вполне здоровехонек, весной 2010-го в «Се, творю» совсем, в сущности, вне связи с сюжетом написалась сцена: «Такую тоску, грех сказать, он испытывал разве что в последние часы отца, когда тот, лежа на диване под шинелью, неразборчиво шелестел что-то, иногда стонал и от беспомощности и неловкости перед сыном тихо плакал; и Фомичев все уговаривал его попить, в отчаянии стараясь хоть как-то порадовать («Папа, морс из черноплодки! Твой любимый. Свежий, утром сварил...»), но отец уже и пить то ли не мог, то ли не хотел, и прекрасная обыденная жизнь неудержимо тонула навсегда».
Оказалось, будто с натуры списывал. Только длилось это не как в художественном произведении — «часы», а с осени. Даже невесть откуда прилетевшее слово «шелестел» оказалось пророческим. Голос отец потерял в первых числах декабря.
Я вот плюс ко всему думаю: сколько еще в моих книжках правды, про которую даже и не подумаешь, что она правда, пока она не сбудется?