Не люблю выступать прилюдно вслух, потому что потом неделями мучает стыд за то, что не успел сказать или не сумел сформулировать важных вещей. И пусть у радио или телевидения формат не тот, и пусть так, наверное, наоборот, живее и больше похоже на увлекательное шоу, а не на университетскую лекцию — все равно.
Вот к концу недели стал посвободнее — и спешу вернуться к главной своей теленедосказанности.
Конечно, и по иным затронутым в передаче вопросам есть что договорить — скажем, про казачий рейд в Душанбе. Я успел, кажется, оговорить, что вовсе не имею в виду предлагать милитаристическое решение конфликта — но не успел сказать, что имею в виду. А имел я в виду, что поведение в таких ситуациях должно быть МУЖЕСТВЕННЫМ — а именно: жестким, но сдержанным, уважительным к противнику и оставляющим возможность взаимно рыцарского примирения. Но не инфантильным: сначала прятанье головы под крыло, мол, само рассосется, а потом рев и топанье ножками, после которого уступить противник уже не может, не потеряв лица. И даже если под бешеным нынешним давлением Душанбе сейчас сдастся, надолго останется память об унижении и, как следствие, ненависть.
Но важней всего, конечно, тема коррупции.
В свое время я не где-то, а в своем художественном тексте — в «Человеке напротив» — впервые намекнул на одно из наиболее вероятных подспудных объяснений горбачевской антиалкогольной кампании. Эта акция перенаправила баснословные средства, которые получало государство от продажи спиртного, из общесоюзной экономики, к тому времени и так уже начавшей задыхаться из-за дефицита нефтедолларов, в руки новоявленных барыг, становящихся на ножки теневых миллионеров, и те именно с этого момента стали настоящими капитанами бизнеса, в считанные годы получив за свою паленку или спекулятивную импортную бормотень те деньги, которые позволили начать строить в стране капитализм. Лучшего способа быстро и естественно добить государственную экономику и одновременно накачать деньгами частный сектор просто не было. Отдавали ли Горбачев с Лигачевым себе отчет в таких последствиях своей заботы о народном здоровье — неизвестно, но их действительно умные и действительно образованные кукловоды не могли не иметь этого в виду. Родимые пятна такого появления на свет — беспомощность без государственной накачки, спекулятивность, полная неспособность реально что-либо производить, презрение к неизбежно вытравливаемому аборигенному населению (русскому быдлу) — отечественный капитализм несет на себе по сию пору и в обозримом будущем будет нести в полной мере.
Когда вышел «Человек напротив», еще был более или менее жив советский читатель с неатрофированными мозгами, поэтому никто мне отступлений текста в столь нелитературные области в вину не ставил.
Когда вышел «Се, творю», ситуация уже поменялась кардинально. Одной из основных массовых претензий к этой книге, сколько можно судить по сетевым отзывам и обсуждениям, было то, что книжка, мол, вроде и неплохая, но уж очень много в ней всяких рассуждений и вообще того, что НЕ ОТНОСИТСЯ К ДЕЛУ.
Меж тем именно в ней я впервые нащупал то, что теперь, по прошествии почти двух лет после написания, еще не раз и не два подумавши, всерьез полагаю самой главной тайной нашей современной экономики.
Вообще говоря, воры и взяточники были всегда и везде, и, вероятно, пребудут с нами неизмолимо. Но совсем иное дело — своеобразные экономики, где коррупция есть один из существенных элементов. Скажем, вошедший в притчу позднеимперский Китай, когда к любому чиновнику, помельче, покрупнее, без подарка просто идти было нельзя. Не поймут. Но дело в том, что тамошний чиновник нес массу этических обязательств, требовавших финансовых затрат — угощение любому проезжающему через область его юрисдикции коллеге, пир в честь любого вновь прибывшего к месту новой службы подчиненного, гуманитарные акции для местного населения, благотворительность и мелкий местный ремонт... Не перечесть. Жалованья на это не могло хватить никак. Коррупция стала дополнительной, прямой системой оплаты населением управленческих, посреднических и культурных услуг, оказываемых этому населению властными структурами.
У нас коррупция стала параллельной системой распределения средств от кучки тех, у кого их головокружительно много, всем тем, кто своей суммарной покупательной способностью только и обеспечивает экономический уж хотя бы не рост, но по крайней мере «стабилизец».
Само государство обеспечить минимально необходимую покупательную способность населения через бюджетное финансирование не может, у него — возможно, отчасти из-за плоской шкалы налогов — просто нет столько денег. Более или менее честно работающие фирмы и фирмочки средней руки этого тоже не могут — они зарабатывают деньги потом и кровью, а не гребут их из воздуха и не тырят из бюджета. Я же вижу, что уж не только, скажем, гуманитарные доктора наук вроде меня с нашей зарплатой в семнадцать-двадцать тысяч, но даже средние менеджеры с доходом в шестьдесят-восемьдесят-сто штук по нынешним меркам, вовсю вколачиваемым в мозги рекламой, весьма мало могут себе позволить. Во всяком случае, бешеный рост поголовья джипов и фортифицированной коросты особняков, еженощное сиянье дорогих клубов, стремительное взбухание пентхаусов и обвалы изысканных блюд, разливы французских духов и фонтаны «мадам Клико», вообще все, что сейчас считается единственно достойной человека жизнью и действительно обеспечивает и рост ВВП, и занятость населения, и прочие столь необходимые в двадцать первом века атрибуты успешного государства, дают Отчизне не они.
Денег сейчас по-настоящему достаточно только у тех, кто гребет их из сырьевой спекуляции и кто гребет их из бюджета не чайными ложками, но бочками сороковыми.
Однако эта группа тоже не может обеспечить своими покупками жизнеспособной экономики — во-первых, потому, что их относительно немного, а во-вторых, потому что покупки они делают главным образом за рубежом, здесь им покупать просто нечего.
Экономика современной России вертится за счет тех, к кому крохи денег от этих настоящих богачей перетекают по коррупционным каналам. Перекройте эти каналы — экономика встанет, полыхнет массовая безработица, прекратится строительный бум, позакрываются офисы и банки...
Надеяться на то, что коррупцию можно победить какими-то показательными процессами и вообще жесткостью наказаний — вот это действительно маниловщина. Сама экономика потребует возобновления массовой коррупции после любой встряски.
Если наши руководители этого действительно не понимают — они и впрямь ослы. Но скорее всего — понимают, просто вслух не говорят, потому что не знают из создавшейся ситуации выхода. Ведь помимо прочего, именно посредством коррупции в стране поддерживается вид какого-никакого, но процветания, и вдобавок покупается лояльность уже, думаю, многомиллионного социального слоя, от которого они сами, руководители, в первую очередь зависят.
Если честно, я выхода тоже пока не знаю. Коммунистическая программа изменения системы налогообложения увы, утопична, потому что деньги действительно просто уйдут из страны, и собрать не удастся даже былых тринадцати процентов.
Дело ведь еще и в том, что вообще вся мировая экономика сейчас сохраняет хоть какое-то движение только за счет виртуальных денег, так называемых пузырей. В 2008-ом в Америке лопнул один-единственный чирей — и последствия кризиса мир расхлебывает до сих пор. Похоже, общая стоимость реально создаваемых вещей в мире больше реальных доходов всех просто работающих людей на свете — и тем самым совокупная покупательная способность человечества может быть обеспечена только пузырями. Да вон, «Оккупируй Уолл-стрит» показывает, что у них там ровно те же проблемы. После распада СССР капитализму уже не приходится прикидываться, будто у него человеческое лицо, он стал снова вести себя в стиле девятнадцатого века, как полновластный, не имеющий альтернативы хозяин, то есть плюя на совершенно чуждые ему и лишние для него нужды всяких там нищебродов — и вот впервые после 17-ого года мы видим не инспирированное рукой страшной кровавой стремящейся к мировому господству сталинистской Москвы недовольство строем как таковым; дело оказалось все-таки не в Сталине, а в строе.
У нас же система пузырей приобрела вот такие специфические формы.
Я еще не готов начать тривиально орать, что с капитализмом все-таки явно что-то не то, у меня еще слишком живы воспоминания о пустых полках магазинов, о социалистической обуви, которую нельзя носить и о социалистических штанах, которые срамно надеть — но то, что капитализм явно забрел не туда, это факт.
В общем, надо думать вместе. Хладнокровно, занудно, не на митингах и не на ток-шоу. И не в стиле покойника Гайдара и прочих вечно живых непотопляемых реформаторов.